Детские воспоминания обычно окрашены в теплые тона, даже если они были не самыми радостными. Мозг ребенка все сглаживает, делает обтекаемым, ретуширует неприглядные моменты, заставляя помнить только хорошее. Наверное, со мной изначально было что-то не так, раз я помнила только плохое – постоянные крики, запах алкоголя, громкие хлопки дверьми. И вечная ругань, центром которой становилась я. Причиной была я. Виной всего произошедшего была я. Они хотели, чтобы виной была я, а не их необдуманные решения, скоропалительный брак и полная неспособность брать на себя ответственность. Проще было найти внешнюю причину, чем осознать, что они сами сотворили это со своей жизнью. Собственной глупостью и похотью. Они ненавидели друг друга, и ненавидели меня – отец на то, что я похожа на мать, мать – за то, что похожа на отца. Какая ирония, ненавидеть в ребенке черты, которые когда-то привлекли в супруге. Неудивительно, что даже после того, как я выросла и съехала, наши отношения с родителями так и не наладились. Кажется, все выдохнули с облегчением от того, что эта каторга с воспитанием ошибки молодости закончилась. А я просто целиком и полностью отдавалась учебе и своим интересам, изучая все то, что заставляло мое сердце трепетать.

Впрочем, трепетало оно теперь чаще всего в присутствии хозяина, который решился показать мне иной мир, состоящий из существ, способностей, смерти и запаха крови. Из всего того, что простым людям кажется ужасным или даже чудовищным. Мне же все это доставляло несказанное удовольствие, и все желания и стремления сосредотачивались вокруг Джерри. Его цели стали моими, пусть я и всего лишь удобный инструмент, его потребности – моими. Он доверил мне то ценное, чем безмерно гордился – свои шедевры, он позволял помогать ему готовить материалы для кулонов, разрешал избавляться от всего того фарша, который не пригодился. Испачкать руки не так страшно, когда они и так грязны.

Лист из альбома с фотографиями безжалостно вырван для того, чтобы быть скормленным жадному пламени греющей свечи. Мне нравится, как обугливаются лица семьи, как скукоживается и рассыпается снимок, как исчезает в небытии этот момент. Мне нравится видеть как то, что составляет мое прошлое исчезает, освобождая дорогу будущему. Пока не разрушишь старое, невозможно возвести что-то новое, и я вытравливаю из своей жизни все, что не имеет больше значения. В небольшой квартире на втором этаже пахнет лавандой, ванилью и сладковатой гарью, шторы плотно задернуты. Мои глаза легко переносят легкий полумрак – мне нравится, когда очертания предметов стираются тенями, мне нравится жить так – отдаваясь полностью своему служению и своему признанию. И нет, это не касается работы медицинским техником – там сплошная рутина, но полезная для меня и моего господина.

… Входная дверь отворяется почти бесшумно, но я слышу ее движение и шаги, которые осматривают мою обитель без особого любопытства. Поднимаюсь навстречу знакомой фигуре, машинально убирая прядь волос за ухо, чтобы она не мешала. – Что-то случилось? – Ни удивления, ни паники, лишь радость от того, что я снова могу быть полезной.

Полумрак прекрасен – он похож на теплую и невесомую шаль, которая и согревает, и прячет от чужих взглядов. Свет мне никогда не нравился, особенно когда бил по глазам, заставляя щурится, заставляя испытывать боль и неудобство. Всегда задернутые шторы в летний день. А ночью распахнутые окна, чтобы показать тьме, что ей здесь рады, ее тут ждут. Этих объятий ночного города, который живет своей особенной жизнью. Большая часть людей и не подозревает, что происходит в мире, как только на города падает тьма: на волю выходят все те, кто выше на порядок любого смертного, и начинают играть в свои игры. Люди лишь расходный материал там, где территорию делят вечные, и этот порядок вещей я усвоила очень быстро. Пожалуй, в тот самый день, когда впервые разделывала не препарат в лаборатории, а тело человека, убитого мною самой. Если вернуться в тот день мыслями, но можно подумать о том, что это превышение допустимой самообороны. Что мне нужно было остановиться в тот момент, когда этот урод потерял сознание, захлебываясь своей кровью. Но я хотела его убить, я выплескивала ярость и злость в каждом ударе молотка, вслушиваясь в хруст костей, в разбитую в фарш плоть… Разбить череп задача непростая, но я сделала это, пробив чужую голову до самого мозга. Как ни странно, я не испытывала страха или ужаса, сначала это была эйфория, а уже после понимание того, что именно я сделала.

Джерри научил меня не стыдиться своих желаний, не прятать свою суть, объясняя раз за разом устройство мира и мое место в нем. Я лишь песчинка в часах своего хозяина, и я лишь инструмент в его руках. Глупо было бы надеяться на то, что значимость моего хрупкого тела имеет вес для бессмертных. Моя жизнь миг для них, и она ничего не стоит. Мне нравится думать о том, что я не бесцельно провела это время, что я пусть и немного, но причастна к тому, что происходит сейчас. И та ночь в баре, те острые металлические когти, тот запах свежей крови на теле – это было моим подарком, за который мне следовало быть признательной.

Джерри в моем доме выглядит как центр мироздания, я присаживаюсь рядом, слушая его, чуть склонив голову. Его похвала заставила сердце биться сильнее, и я понимаю, что ради таких слов я готова на многое. Нет, хотя нет, не на многое – на все. – Мое время подходит к концу? – Будто эхо я повторяю фразу за своим хозяином, пытаясь понять, что он имеет ввиду. Возможно, именно то, что первое приходит на ум. Я выдерживаю этот острый как лезвие взгляд, и понимающе киваю. Я согласна на любое предложение, и это знаю и я, и Джерри. Никаких секретов или лукавства, никаких завуалированных фраз. Все просто.

- Мне следует умереть, мой господин? – Мой голос не дрожит, в нем нет паники или страха. Люди слишком сильно боятся смерти, цепляясь пальцами за свою жизнь, думая, что она имеет хоть какое-то значение. Я сижу близко и смотрю в холодные глаза Джерри Годхауза, собирающегося превратить все вокруг в свой собственный шедевр. Смотреть за тем, как он протягивает свои нити, как он дергает за нужные, как он сталкивает существ между собой – это потрясающие. Быть причастной к этому – высшее счастье. – Опускаюсь на колени у ног хозяина, прижимаясь щекой к его холодному колену. Мне не позволено, но это моя маленькая награда за преданность. – Сегодня?

Отредактировано Carrie Brooks (2021-08-22 08:05:32)

Гули и правда не живут долго – они слишком привязаны к своим хозяевам, они часто много знают, и через них проще подобраться к их господину. Я это знала, уже довольно давно, что срок моей службы когда-то закончится, и не так, как в старинных сказках. Никаких «долго» и никаких «счастливо», никаких планов на будущее. У гуля есть только «здесь» и сейчас», которые он делит со своим господином, намертво привязанный узами крови. Впрочем, я никогда не думала о том, что первопричина всего именно кровь – преклонение перед Джерри росло во мне как цветок, что пробивался через толщу асфальта. Он единственный, кто понимал меня полностью, кто не осуждал меня за мои желания, кто позволял мне раскрыться целиком и полностью, выбираясь из своей шкуры. Злость? Я ее уже почти не чувствую, понимая, что я выше этого, что мелкая суета не стоит моего внимания. И все это благодаря хозяину, который воспитывал меня как непутевого щенка, показывая путь, что я раньше никак не могла рассмотреть. Смерть может быть по-настоящему уродливой, но не в тех случаях, когда руку к ней прикладывал Джерри – он совершал настоящую магию, когда превращал живое в мертвое, а после – в вечное. На это можно было смотреть вечно, ничуть не раздражаясь из-за запаха плоти или засыхающей крови. Если меня кто-то спросит, какое место в мире для меня значит больше всего, я без сомнения выберу мастерскую хозяина, где он вдохновленно творит.

Мне нравится быть сопричастной. Ко всему.

Через меня могут подобраться к Джерри, мы оба это прекрасно понимаем, и мы оба знаем, что мне придется умереть для того, чтобы он существовал в своей не_жизни без лишних хлопот. Гули – расходный материал, и какими бы они толковыми ни были, ими всегда можно пожертвовать. Никаких иллюзий и согласный кивок на слова мастера – вампиры способны на многое, чтобы получить то, что им нужно. А я всего лишь человек, который не сможет противиться. И я предам. Не по своей воле, но ее у меня в тот момент не будет. Именно поэтому все мои (наши) тайны должны остаться со мной навсегда.

В мире и покое.

Прижимаюсь губами к коже на запястье, прикрывая от удовольствия глаза. Его кровь – как нектар, способный наделить силами и заставить за спиной развернуться крыльям. Не как у ангела, но как у летучей мыши. Хотелось бы пить медленно, наслаждаясь вкусом, смаковать эту милость… Однако выходит не слишком: глотки такие жадные, будто я никогда не смогу этим насытиться. Слушаю мягкий голос, пока пью. Джерри не требуется у меня ничего забирать, я все отдам добровольно, положу к его ногам, чтобы быть хотя бы в последний раз полезной и нужной.

Достойна?

Вытираю губы протянутым платком, наблюдая за тем, как на светлой ткани проступают красные следы. Мне всегда нравилось, как это выглядит, но я могу лишь смотреть на одернутое запястье, делая все машинально. Хочу еще раз прикоснуться к холодной коже губами…
- Я готова на все, мой господин. – Ни слова лукавства, я действительно готова на все, по крайней мере я думаю, что это так. Моя жизнь ничего не стоит, расстаться с ней – не проблема. Лишь после смерти стать чем-то, не менее дорогим, чем цветоглазая Алексис. Укол ревности, такой болезненный, как и каждый раз, когда я вспоминаю ту заботу, что расточал Годхауз мертвой голове с открытым ртом. – На все.

Чтобы получить что-то стоящее, нужно за это заплатить. Я догадывалась, что цена за бессмертие будет таковой, что многим ее никак не осилить. Я слушаю своего Хозяина, которому служу с того самого дня, как он показал мне свое искусство – я слушаю его, не кивая, но внутренне понимая все, что он хочет мне донести. Бессмертие – это огромная ответственность, которую не в силах выдержать слабаки. Конечно, иногда оно достается совершенно убогим тварям, но мир вообще не особенно справедлив. [indent]
То, что он говорит… Это значит, что он хочет сделать меня равной? Не по статусу, но по сути. Смотрю на него, чуть склонив на бок голову, переваривая его слова. Его визит сегодня для меня в любом случае означает скорую смерть, а я готова принять ее безропотно и без возмещений. Гули не живут долго, они не предназначены для этого, лишь инструменты в умелых руках. Пока пригодны их можно использовать, а после – выкинуть не жалко. Скажи мне Джерри бросить под проезжающий поезд, я не раздумывала бы ни секунды. Не смотрела бы на него с сомнением, не шутка ли это. Просто сделала бы шаг навстречу составу, исчезая из зримого мира. [indent]
- Мои родители. – Я не переспрашиваю, я понимаю сразу, что он имеет ввиду. У меня не должно остаться связей в мире живых, я должна отрезать все то, что будет мне мешать. И моя семья – это именно то, что всегда будет болтаться как грязный лисий хвост. Киваю, вспоминая, как давно я не навещала своих родных, как мало меня с ними связывало. Родня по крови, но это лишь пустой звук для меня. Такой связи, как с Хозяином, у меня не было с матерью даже в тот момент, когда мы были связаны ее пульсирующей пуповиной, и я прекрасно понимаю, кого я выберу. [indent]
Его похвала заставляет меня немного покраснеть – она стоила дорогого, и я в тот вечер была его послушным орудием. Без капли стыдливости или испуга, я стала именно той, кем меня желал видеть мой господин. А взгляды всех остальных мне льстили лишь потому, что я не опозорила своего Хозяина и не дала никому усомниться в его величии. [indent]
- Боюсь, мои произведения не будут столь изысканы, как ваши. Я еще не слишком опытна, но я обязательно сотворю что-то по-настоящему памятное. – Памятное не тем, что это мои родители, а тем, что их смерть для меня открыла.- Свидетелей не будет. Никто ничего не увидит – они не слишком компанейские, так что вряд ли кто-то забежит к ним за солью или просто поболтать. Если я приеду сейчас, то мы с матерью иногда делаем вид, что нам не все равно друг на друга, и что мы настоящая СЕМЬЯ. Ведь люди должны думать, что у них все хорошо. Мой отчим хороший человек, как он живет с этой женщиной я не знаю, но, мне кажется, из него получится что-то более прекрасное, чем из матери. На него я бы хотела потратить больше времени, он заслуживает этого. – Поднимаю свои глаза на Джерри. – Одного лезвия достаточно, чтобы они истекли кровью во сне. Это очень тихо и очень быстро. Проблема лишь в одном, мой господин – я не знаю, где живет мой отец.

Отредактировано Carrie Brooks (2022-01-23 19:05:57)

Только рядом с ним я ощущала то, насколько же скучна, неправильна и суха была моя жизнь до нее. Будто выцветший полароидный снимок, без тени ярких красок, без четких контуров, лишь тень того, что можно было бы чувствовать. Улыбаюсь как-то невпопад от того, что осознаю сейчас, что мне придётся переступить черту, которая станет последней преградой на пути к истинном служению. Наверное, мне должно быть страшно и грустно, я должна протестовать и переживать, я должна выбрать других жертв, убедить Джерри в этом, но… Я хочу сделать так, как нужно. Избавить себя от всего, что может помешать мне идти вперед, от всего, что тяжелой гирей будет приковано к моей ноге. Пусть мы почти не общаемся, но я незримо чувствую материнский след на всем своем существовании, и хочу стереть его полностью. Если потребуется – то выжечь вместе с плотью, чтобы больше ничто не напоминало о том, кем я была раньше. Мой господин обещал мне свободу от любых уз, кроме своих собственных, и я верю ему, каждому его слову. Между нами ведь уже почти нет тайн, разве нет? Я видела красоту его шедевров, которые еще недавно дышали, и у меня это не вызвало отвращения. Только любопытство и живой интерес: смогу ли я так же? Смогу ли…?

Склоняю голову на бок, слушая про Алексис, которая была так прекрасна теперь, когда была мертва. Но все равно чувствую укол ревности от того, что Джерри сделал из нее нечто по-настоящему прекрасное и вечное. Невозможно бороться с тем, кто уже мертв, так как он уже совершенен. Меня не страшит стать очередным экспонатом в коллекции моего господина, но я пока хотела бы оттянуть этот момент, чтобы заслужить больше доверия. Больше внимания. Чтобы он уже не отвлекался на свои прошлые работы, которые живыми оказались не так удачны, как мертвыми. Ради своего Хозяина я была готова убить и умереть, и сейчас он давал мне выбор. Но, ведь я итак прекрасно понимала, что предпочту.

Вечность служить своего господину, а не прозябать несколько десятков лет, пока не высохну и не превращусь в прах еще при жизни. Это никогда мне не было интересно.

Мне нужно это сделать самой: причаститься кровью родных, чтобы навек оборвать все, что связывало с живыми. Это лишнее и ненужное. Я киваю на слова своего господина – я справлюсь, это несложно. – Не то, чтобы у меня был большой опыт убийств, но все же мне уже приходилось марать руки в крови. И знаете что? Мне это понравилось. И запах, оседающий медью в глотке, и звук рассекаемой плоти, и само секундное ощущение власти от того, что ты можешь сам решать, кому сколько отмерить дней. Моей матери осталось несколько часов, и меня это приводило в почти осязаемую эйфорию.

- Да, мой господин. – Мне нужен острый нож и все. Остальное оружие на мой вкус не так интимно. Мне нравится, как лезвие погружается в плоть, присваивая ее себе полностью. Пусть потом и останется лишь остывающая заготовка для шедевра. – Я хочу, чтобы у меня оставалось напоминание о том, что я сделала и для чего. Их тела станут началом. А потом, мне нужно разыскать своего отца, чтобы подарить ему возможность стать еще одним сокровищем в моей коллекции. Вы ведь поможете мне разыскать его? – «и его семью» хочу я добавить, но лишь улыбаюсь своим мыслям. Да, и его семью.

Во чреве автомобиля было уютно и тепло, но все равно нос улавливал запах изменений вокруг. Может, конечно, это плод моей фантазии, но я ощущаю, как меняется мир вокруг, как меняется мое собственное будущее. Рядом со мной мой Хозяин, который доверяет мне самой перерезать все нити, что ведут меня к прошлому, позволяя расправить крылья и лететь вместе к ним в вечности. Но даже если вечности мне будет не дано, я никогда не пожалею о том, что делала для Джерри и для себя, чтобы хоть немного приблизиться к ней. Ночной город окутывал нас легкой дымкой сумрака, и мы смотрим через стекла автомобиля, как по всему району гаснет в окнах свет. Для обычных людей день закончился, а для таких как я – он только начинался. Сжимаю в руке прекрасный острый нож из стали, почти переставая дышать от того, как сколько прекрасен этот подарок от моего прекрасного господина. Он всегда знал, что мне нужно, всегда так четко угадывал это, что становилось действительно забавно: он знал меня лучше меня самой, понимал меня лучше меня самой. А все что могла предложить я – это лишь абсолютную верность и преданность, готовность зубами перегрызть глотку любому, на кого он укажет пальцем. Пока мне довелось сделать это лишь однажды, но я готова еще: нет страха или волнения, нет переживаний по поводу того, что я делаю что-то неправильно. Нет, наоборот, с тех самых пор, как я встретила своего Господина, я поняла, что на самом деле имеет смысл, а что – нет. И служение ему было высшей наградой, ради которой стоит усыпать город мертвыми телами.

Если, конечно, хозяин этого сам пожелает.

- Он перебрался куда-то на юг, во Флориду. Редкие открытки и все. Как будто он развелся не только с моей матерью, но и со мной. У него новая жизнь и новая семья, и ничего другого ему не нужно. – Стараюсь безразлично пожать плечами, но выходит так себе. – Ему явно не очень хочется, чтобы я знала где он живет или знакомить меня со своей женой. Кстати, она младше меня на два года. – Интересно, а когда это новой Мэнди или Минди исполнится сорок, ее сменят на модель новее или все же отец остепенился? – В детстве я любила его гораздо больше матери, потому что он замечал мое существование, а потом просто вычеркнул из жизни, как ошибку прошлого. Неудачный оргазм, который стал проблемой. – Нож в руке стал совсем теплым, когда я говорила, став почти полноценным продолжением моей руки. Рукоять приятно и удобно легла в ладонь, и мне нетерпеливо хотелось выполнить то, что требовалось. Чтобы заслужить похвалу от своего хозяина.

«Это милосердие, а не убийство» - так думаю я, когда открываю своим ключом дверь в дом, где все окна уже погасли. Район это приличный, тут никто не ставит сигнализации на окна и двери, никто не держит двустволку под кроватью. Сначала нужно избавиться от отчима, потому что он сильнее. Не то, чтобы я боялась не справиться ним, просто не хотелось тратить слишком много времени. К темноте довольно легко привыкнуть: я как кошка ориентируюсь в родительском доме и без света, зная через сколько шагов завернуть и как приоткрыть дверь спальни на втором этаже так, чтобы она не скрипела. Мой отчим принимает перед сном свои таблетки, которые не дают ему просыпаться от каждого шороха, а мать явно не отказалась от бокала бренди. Что ж, так даже лучше. Смотрю на то, как они мирно спят, не подозревая, что только я решаю сейчас, сколько они смогут сделать вдохов до своей смерти.

Три. Два. Один. Нужен лишь один сильный взмах, чтобы располосовать горло почти до шейных позвонков. Нож настолько острый, что рану сначала не видно, а после плоть рассекает фонтан крови, которая с силой бьется из аорты, оседая алыми брызгами на моем лице. Отчим успевает на секунду открыть глаза, но во тьме он не видит меня, лишь бьется в агонии, разбудив мою мать. Она пытается крикнуть, но я успеваю набросить ей на лицо подушку и придавить к постели, ничуть не беспокоясь о том, что на второй половине кровати истекает кровью ее муж. Она такая сильная в своей жажде жить, но я не знаю, что такое жалость, поэтому несколько раз вонзаю нож ей под ребра, снова и снова насаживая плоть на острое лезвие. Мать так легко не сдается, и я чувствую, как челка прилипла ко лбу от напряжения, пока я пытаюсь одновременно душить ее и бить ножом. Сколько же нужно ударов, чтобы она умерла?

Я сбилась на двадцатом и продолжаю вонзать нож по самую рукоять в ее тело, даже когда она затихла. Выжидаю несколько секунд, а после откидываю подушку, чтобы убедиться в ее смерти. Черты искажены, взгляд стеклянный. Но все же на всякий случай я перерезаю горло и ей, но уже не вижу такого эффектного горячего фонтана крови. Спальня наполнена запахом теплой крови и смерти, и я делаю глубокий вдох, устало улыбаясь. Это сложнее чем я думала, но оттого куда ценнее. Привычно набираю нужный номер, и коротко отчитываюсь, что все закончено. Не идеально, но закончено.

У меня есть немного времени до того момента, как придет мой Хозяин, и я выдыхаю устало, направляясь в ванную и рассматривая в зеркале свое лицо. Я не заметила даже, как много крови текло из двух человеческих тел, которые еще недавно были живыми людьми. Все их надежды и мечты оборвались движениями ножа в их плоти, и я чувствовала эйфорию от того, что я была тем, кто забрал у них все. У них не будет Вечности или второго шанса, для них все закончено, и это самая прочная из нитей моего прошлого, которую надлежало перерезать. В прямом смысле. Стекла очков и лицо все покрыто мелкими каплями крови, больше похожими на крупные веснушки или родимые пятна, я аккуратно смываю их, наблюдая, как в раковину стекает розовая вода, закручиваясь воронкой перед сливом. Завораживающее зрелище: я могу воочию наблюдать, как все исчезает, оставляя после себя пристальную чистоту. Однажды я слушала какую-то криминальную историю об убийстве, и в ней маньяк рассказывал, что затирал места убийства каким-то специальным средством. Его даже пришлось снимать с производства потому, что каждый человек в чертовом мире знал, что с помощью этого продукта можно избавиться от крови на любых поверхностях. Сейчас мне бы пригодилась пара галлонов чего-то подобного, но увы. Не идеально, но выполнено. Понятия не имею, что скажет на все Хозяин и останется ли он доволен, но мешкать было нельзя. Капли воды на стеклах очков высыхали быстро, но я не замечала этого, поглощенная зрелищем того, что видела в спальне родителей. Света из приоткрытой двери ванны хватало: желтая полоса выхватывала из сумрака комнаты безжизненные тела, лежащие на почти черных простынях. Раньше ткань было белая, но теперь полностью пропиталась кровью, как и матрас. Небольшая лужица натекла на пол в том месте, где свешивалась рука моей матери. 

От созерцания меня отвлекает Джерри, которого я молча впускаю внутрь, чтобы он оценил масштаб произошедшего. Киваю на его слова. - Моя мать помешана на чистоте, у нее целая кладовая средств, способных оттереть даже штукатурку со стен. - Возможно там есть и то средство, которое убирает полностью кровь, помогая всем убийцам, но точно я не знаю. - Она проснулась и увидела меня. Поняла, что это я. И она очень не хотела умирать. - Все, что я могу сказать, не добавляя, как мне было приятно прокручивать лезвие внутри ее тела чувствуя сопротивление еще живой плоти. Мое первое убийство было почти случайным, я не знала этого человека, я не чувствовала к нему ничего, но тем ни менее я испытала огромный восторг и прилив эйфории. Теперь же все было иначе, я будто познала что-то, до чего раньше просто никак не могла дорасти. И понять. Но Джерри показал мне, какой может быть жизнь под его руководством. И какой может быть смерть. 

Мои родители сейчас некрасивы, но я сделаю все, чтобы это исправить в ближайшее время. Они заслуживают того, чтобы остаться со мною, пусть и в качестве произведений искусства. - Я все принесу, но простыни придется забрать с собой и сжечь, как и тонкие матрасы. - Их отстирать все равно не получится. В кладовой нашлось все, о чем я говорила: миллион флаконов и высокие резиновые перчатки, не позволяющие разъесть кожу. У нас не так много времени, и действовать придется быстро. - Вы справитесь с телами сами или мне помочь? - Смотрю на черные пакеты, которые скоро примут в свое чрево мертвецов. - Сколько у нас времени на все? 

Мой хозяин был прав: все что я сейчас чувствовала — это свободу. Как в первый раз, когда я ощутила звук рвущейся плоти под моими руками. Мне не было страшно или грустно, нет. Я видела перед собой только две красные нитки, связывающие меня с моим прошлым, а теперь безжалостно оборванные. Мною. Всего несколько минут назад эти люди (моя семья) дышали мерно во мне, утомленные длинным днем, рассчитывали встать пораньше, как они делали обычно. В какой момент их душа перестала существовать, а тела стали лишь оболочками, наполненными кровью? Отчим хрипел и булькал, когда я перерезала ему горло, но мать не собиралась так легко отдавать мне то, что мне было нужно - ее жизнь. Возможно, мне было бы страшно, если бы все время я не ощущала за своей спиной поддержку своего Господина, позволившего мне вкусить иной жизни. И его крови. Кто бы мог подумать, какое это счастье, служить кому-то! Впитывать чужую волю, вместо своей, и делить его цели на двоих. Моя жизнь обрела смысл, не потеряв своей ценности, и это знание изменило все. Даже умереть за него и его идеи стало почетным и восхитительным, важным! Мне не требовалась награда, нет, только похвала, ради которой я могла вырезать целый город, не моргнув и глазом. Его объятие лишь очередной раз показывают мне, кто на самом деле моя семья, и кто на самом деле заботиться обо мне: Джерри показал мне другой мир, полный смысла, и теперь я хочу отплатить ему своей полной преданностью, без всяких сомнений. 

В кладовке полно бутылок, которые я выставляю на пол перед собой, опускаясь рядом на колени. Так, чтобы лужа крови, что натекла с отчима не касалась моего тела и одежды. Внезапный приступ брезгливости или нежелание снова пачкаться в мертвой плоти. Так забавно: вытекая из живого тела кровь такая яркая, а когда опустошает мертвеца становится почти черной, как пролитые чернила. Запах в помещении становится металлическим, оседая на губах и языке, и я почти смакую это ощущение. Если подумать, то частички крови мы даже вдыхаем, насыщаясь ими с каждым движением диафрагмы. 

Мертвые тела удивительно тяжелые: конечно, я уже могла в этом убедиться раньше, сейчас просто констатировала факт. Хрупкая мать будто весила тонну, но уложить ее в мешок было крайне сложно: она норовила развалиться на две половинки из-за того, что вся брюшина была выпотрошена до самого позвоночника. Сейчас это выглядело даже красивым, пусть и неаккуратным. Зато с отчимом все было красиво и закончилось одним-единственным разрезом по горлу.   

А дальше было время только на уборку, в которую я ударилась с таким же рвением, как в любом другом деле, нужном хозяину. Я залила чем-то хлорным пол, надеясь, что даже верхний слой паркета удастся отслоить, чтобы не оставалось никаких намеков на кровь. Джерри сам спустил тела и вернулся с хорошими новостями, что его никто не видел. Я выливаю в унитаз уже пятое ведро кровавой пенной воды, все еще не привыкнув, как же много ее в каждом из тех. Присыпаю все порошком, тру, не замечая, в каком теперь беспорядке мои волосы. Трех часов на одну комнату должно хватит, но понятия не имею, что делать с пропитанным кровью матрасом, который через несколько часов начнет разлагаться и вонять так же, как и залежалый труп. 

- Мы сможем сжечь все лишнее? 

Мне многому еще предстоял учиться у моего хозяина: сама бы я скорее предпочла уничтожить все в пепел, привлекая ненужное внимание. Странно, но с появлением Джерри в моей жизни моя тяга к разрушению переместилась с самой себя на все вокруг. Тлен и огонь казались лучшими друзьями, но свои порывы приходилось сдерживать, слушая все то, что говорит мой мудрый господин. Пропитанный кровью матрас опустился на пол тяжелой кучей тряпья: в нем было столько крови, что хватило бы на целую донорскую станцию. Простыни полетели туда же, как и некоторые предметы, которые я не собиралась отмывать: их отсутствие все равно никто не заметит. Несколько капель кровь попали на семейную фотографию, что стоит на прикроватной тумбе. Размазываю пальцем по стеклянной поверхности бурые капли, стирая улыбки на лицах пары, что изображены на снимке. Теперь оба эти человека мертвы, теперь их не существует. Теперь остались только вечные, именно те, для кого этот мир существует. 

Хозяин легко решил имеющуюся проблему, с присущий его изобретательностью. С ним можно было не беспокоиться о мелочах, он всегда подскажет что и как лучше сделать. Быть может, когда-нибудь, я стану самостоятельнее, но пока я получаю настоящее удовольствие от послушания и подчинения. Быть инструментом в великих руках — это самая настоящая радость, от которой я не хочу и не собираюсь отказываться. Лучшего и желать невозможно, даже если мне приходится просто вытирать лужи крови на полу своего бывшего дома, который стал чужим задолго до этой ночи. Я все делаю тщательно и старательно, выжимаю кровавую тряпку в ведро, снова заливая все чистящими средствами, намереваясь почти стереть весь верхний слой с ламината. Оттереть обои. Проверить, не осталось ли маленьких бурых точек на потолке. Куча тряпья все росла, но это меня не беспокоило: избавиться от них другим способом просто невозможно, а огонь с удовольствием окислит все это до состояния пыли, из которой и атомов не извлечь. Как легко, если подумать, можно хоть что-то обратить в прах: человеческие тела, вещи, к которым люди были привязаны, снимки, где запечатлены моменты прошлого... Фото придется оставить на месте, только тщательно протереть нашатырем, чтобы удалить любые возможные отпечатки, которые она могла оставить. 

Джерри вернулся с новым матрасом, еще упакованным в пластиковую пленку: она нам точно пригодится, чтобы не пачкать уже вычищенный пол всем тем, что мы планируем уничтожить. - Я знаю один пустырь за городом, там можно будет сжечь все ненужное и никто не увидит. Мне нужна пара часов и все будет готово. - Для меня это завершающий акт моей смертной жизни, и хотелось все сделать по правилам. Идеально. Чтобы еще раз заслужить похвалу своего господина. - Здесь уже почти все закончено. - Стойкий запах химии бил в нос, и мне нужно зажечь несколько аромасвечей, чтобы перебить это. Моя мать была чистюлей, никто не удивится тому, что она оставила после себя стерильную чистоту. - У нас ведь есть еще немного времени?